WS: Проблема допинга в итальянском футболе – она существует?
RG: Когда мы начали расследовать допинг в футболе в 1998 году, все говорили, что мы теряем время зря. Они говорили, что в футболе нет допинга, потому что он не может быть там использован, так как футбол – коллективный, а не индивидуальный вид спорта. Это было объяснение, которое немного сбило меня с толку. Затем мы обнаружили, что лаборатория CONI, Итальянского Олимпийского Кометета, не тестировала на запрещенные препараты, на стероиды. Как только лаборатория начала работать так, как положено, они начали находить случаи допинга.
WS: Некоторые болельщики “Ювентуса” говорят, что их клуб может стать своеобразным “высокопоставленным козлом отпущения” тогда как допинг является широко распростаненной практикой в футболе.
RG: Во-первых, мы занимаемся не только футболом. Мы также готовим процессы против теннисистов, легкоатлетов и боксеров. Что же касается футбола, то в Турине есть два клуба, и мы привлекли к ответственности их оба. Мы открыли дело против “Торино” примерно в то же время, как мы открыли дело против “Ювентуса”. Дела сейчас в кассационном суде – высшей арбитражной инстанции Италии. Мы можем привлечь к ответственности только клубы из нашей местности. Что же касается других клубов – это дело их местных властей, и это зависит от того, есть ли у них доказательства или компетенция, чтобы начать дело подобного рода. Относительно широко распространенной практики – никто не может утверждать подобное, если у них нет доказательств.
WS: Джиакомо Айелло, бывший глава антидопингового комитета CONI, сказал, что в Италии наказание за допинг зависит от статуса клуба. Иными словами, большим клубам это сходит с рук.
RG: Судебная власть в Италии независима, так что вопрос о том, что существует какая-то условность, не стоит. Какое-либо политическое давление на нас не разрешается. Айелло говорил о спортивных властях, которые, без сомнения, являются внутренним органом федерации и находятся перед лицом тысяч трудностей, с которыми судебная система не знакома. В Италии если и были предприняты шаги по борьбе с допингом, то только судебной системой. Спортивные власти вынуждены были это делать вмасте с нами. Говоря откровенно, у них нет реальной силы. И все, что они могут – это слушать других людей и делать, что им говорят.
WS: Федерация футбола Италии ввела комбинированый тест мочи и крови для обнаружения EPO. Без сомнений, это важный шаг?
Они говорили об этом еще когда я только начал посматривать на тему допинга в спорте, и они до сих пор об этом говорят. Было бы гораздо легче комментировать, если бы я видел, что тесты проводятся. Я знаю, что в федерации есть люди с доброй волей, но я верю в вещи, когда вижу их в действии.
WS: Должен ли быть введен ретроспективный тест на анаболический стероид THG? ФИФА, например, отказалась.
RG: Это абсолютно необходимо, чтобы такой тест проводился везде, где это возможно. Я написал письмо в CONI, где попросил ввести данный тест.
WS: Как Вы думаете, национальные федерации будут плыть в фарватере Всемирного Анти-Допингового Комитета (WADA)?
RG: Теоретически – да, это хорошо, чтобы был “старший брат”, наблюдающий за всем, но давайте подождем и посмотрим, чего мы достинем. Все говорят, что они против допинга в спорте, но ведь только действия считатются, не слова.
WS: Футболист, попавшийся на запрещенных препаратах и дисквалифицированный, неизменно отрицает факт приема или пытается представить себя невинной жертвой, говоря: “Я принимаю все, что клуб мне дает”.
RG: Это не вообще является для меня новостью. Это нормально, когда каждый пытается обвинить кого-то другого: игрок обвиняет клубного врача, врач обвиняет клуб, клуб обвиняет игрока.
WS: В этом сезоне у нас было три случая с нандролоном, чего не случалось с ноября 2001-го. Что бы это значило?
RG: Это могло бы означать просто везение. Это также может быть объяснимо тем, что интеграторы, содержащие следы стероидов, теперь покупаются в странах вроде США. Но также существует еще одно возможное объяснение. Когда лаборатория начала тестирование, несколько игроков тут же попались на нандролоне. Так что, возможно, игроки поняли, что им нужно быть более осторожными. Это могло послужить стимулом использованию других препаратов, которые труднее обнаружить, например, THG. Но возвращение нандролона немного удивляет – игроки оказались не слишком изобретательны!
WS: Как далеко продвинулось Ваше расследование высокой смертности игроков от нарушений нейромоторной системы?
RG: Расследование подвинулось довольно далеко, постольку поскольку работа, которую мы здесь проделываем, серьезно беспокоит. Мы разговаривали с очень большим количеством людей, включая многих бывших игроков, а также друзей и родственников футболистов, которые недавно умерли.
WS: Может ли это расследование повлечь за собой новые судебные разбирательства против клубов?
RG: Было бы слишком преждевременно что-то говорить. Мы передали научные доказательства экспертам, которые теперь пытаются объяснить нам, что это значит – и мы находимся на самом переднем краю науки, так что это может занять длительное время.
WS: Вы сказали, что “омерта”, обет молчания среди игроков, постепенно рушится. Почему это происходит?
RG: Во многом из-за большого количества смертей футболистов. Многие люди соглашаются говорить и делают это более открыто, что до недавнего времени было невозможно. Эффект от того, что люди – возможно, и товарищи по команде – умирают в молодом возрасте, имеет поразительный эффект.
WS: Получали ли Вы какие-либо угрозы после начала расследования допинга в футболе?
RG: Да. Но это случается во многих областях, где на кону большой интерес. К сожалению, это нормально. Но я предпочел бы воздержаться от деталей.
Источник: Футбол-онлайн