Досье “СЭ”
ХМЕЛЬНИЦКИЙ Виталий Григорьевич.
Родился 12 июня 1943 года в Запорожской области. Нападающий. Мастер спорта. Заслуженный тренер Украины. Выступал за команды “Азовсталъ” (Жданов), “Шахтер” (Донецк), “Динамо” (Киев).
В чемпионатах СССР (высшая лига) провел 289 матчей, забил 62 гола. Чемпион СССР 1966, 1967, 1968, 1971 гг. Обладатель Кубка СССР 1966 г. Шесть раз входил в списки 33-х лучших футболистов сезона. За сборную СССР провел 20 матчей, забил 7 голов. Участник финального турнира чемпионата мира 1970 г. в Мексике.
Выпускник высшей школы тренеров в Москве. Тренировал команды “Гранит” (Черкассы), “Кривбасс” (Кривой Рог). Работал в республиканском спортинтернате. В настоящее время – тренер футбольной академии киевского “Динамо”.
Наши футбольные власти – еще из той, союзной эпохи – дали, конечно, маху, не присвоив ему звания “заслуженный мастер спорта”. Злой умысел тут вряд ли присутствовал – скорее, вышло по недосмотру чиновников. Тогда ведь как бывало: одни становились заслуженными в одночасье за конкретные футбольные подвиги, другие – годы спустя, словно вдогонку. Хмельницкого же обошли со всех сторон. Он так и остался “просто мастером”, хотя игрок был выдающийся и заслуг у него перед отечественным футболом ничуть не меньше, чем у многих заслуженных.
МАРАДОНА ТОЖЕ НЕ ЗАСЛУЖЕННЫЙ
– Не обидно, Виталий Григорьевич?
– В принципе, к “цацкам” на пиджаке был всегда безразличен. А по конкретному поводу, о котором вы говорите, старался рассуждать философски: вот Марадона – он ведь тоже “не заслуженный”, хотя в футбол играл, видит Бог, не хуже Хмельницкого. Такие нескромные сравнения успокаивали, примиряли с действительностью. Правда, ровно до тех пор, пока зарплаты детского тренера перестало хватать на оплату трехкомнатной квартиры. “Ветеранские”, которые полагались заслуженным, тогда мне очень пригодились бы…
– Не слышал, чтобы вы поменяли профессию: как были детским тренером, так им и остались…
– Профессию не менял, это верно, но несколько лет назад из спортинтерната перешел в динамовскую футбольную школу, которая теперь – академия. А у нас, “академиков”, достойное жалованье.
– Есть успехи на тренерском поприще?
– Пока они связаны с прошлым. Юра Дмитрулин и Илья Цымбаларь – эти были мои, еще интернатские. В академии же у меня сейчас 1988-й год рождения, в аккурат выпускной. Первый выпуск был у Павла Яковенко, второй – у Виктора Кащея. Мой, получается, третий… 17 лет – непростой возраст, переходный. Вероятность заиграть на хорошем уровне или, наоборот, “исчезнуть” примерно одинаковая. Словом, поживем – увидим.
– Ваша фамилия недавно замелькала на страницах газет в связи с тем, что Олег Блохин позвал в сборную Максима Белецкого, играющего в России. Пишут: воспитанник тренера Хмельницкого.
– Тут есть некоторое преувеличение. Когда Блохин стал о нем расспрашивать, я, разумеется, вспомнил: да, этот мальчик когда-то занимался у меня в интернате. Потом уехал в Шепетовку, там год потренировался, и я был не против, чтобы он вернулся в мою группу. Однако родители Максима решили иначе: отвезли сына в Москву, в ЦСКА.
ФИНТ МЕСХИ
– Интересно, ваши нынешние ученики знают, как играл когда-то их тренер?
– Не думаю. Тем более, что в современном футболе моей игровой специальности – “краек”, как тогда ласково говорили, – давно не существует.
– Сожалеете?
– Есть немного. Особенно если вспомнить, насколько высоким был в наше время социальный статус, если уместно так выразиться, фланговых форвардов. Названия клубов зачастую ассоциировались именно с их фамилиями. А что, разве не так? Киевское “Динамо” – это Лобановский и Базилевич, ЦСКА – Апухтин, тбилисское “Динамо” – Месхи и Метревели, “Арарат” – Иштоян, московское “Динамо” – Численко, “Кайрат” – Квочкин… Знаменитый “финт Месхи”, когда грузинский нападающий подрезал мяч вправо, а сам резко уходил от защитника влево, стал футбольной классикой. Никогда не забуду увиденное однажды в Тбилиси: как в перерыве матча несколько тысяч болельщиков дружно “перетекли” с одной трибуны на противоположную, чтобы снова оказаться поближе к флангу, который контролировал Месхи, и насладиться его виртуозной игрой. В общем, от нас, крайков, зависела и острота, и красота футбольной атаки.
– Сразу освоили эту специальность?
– Когда попал после десятого класса в ждановскую “Азовсталь”, в ту пору команду класса “Б”, считал себя центрфорвардом. Но тренер Евгений Шпинев в первой же товарищеской игре поставил на левый фланг. Не сразу понял, что от меня требуется. Слава Богу, выручили природные качества – тяга к обводке, высокая стартовая скорость, а главное – умение ею управлять. Понимаете, когда начинаешь “финтить”, резко меняя направления движения, сразу ставишь защитника, особенно если он не очень подвижен, в тупиковую ситуацию. Первым образцом нового для меня жанра, который увидел воочию, оказался Лобановский. В 1961 году мы приехали в Киев на календарную игру против СКА и попали на проводившийся днем раньше матч команд высшей лиги “Динамо” – “Кайрат”. То, что вытворял Лобановский на своем фланге, меня восхитило. Вот уж не мог тогда подумать, что через несколько лет унаследую в “Динамо” и его футболку с одиннадцатым номером, и его место в динамовской атаке.
– С Месхи и Лобановским понятно – они были постоянно на глазах. А кто из зарубежных крайних форвардов того времени особенно запомнился?
– Нравились многие, но вне конкуренции, особняком, конечно, стоит Гарринча. Если на чемпионате мира-1958 он был типичный правый крайний (финт влево и резкий рывок вправо), то через четыре года игровая палитра бразильца заметно обогатилась. Теперь он не ограничивал себя маневрами только на бровке, но мог совершенно непредсказуемо уйти ближе к центру поля, чем окончательно сбивал с толку соперников.
– Левый нападающий, как вы, – это обязательно левша?
– Вовсе нет. У меня, например, левая нога была, как мы говорим, “для ходьбы”. Хотя по логике быть левшой на левом фланге предпочтительнее: проще контролировать мяч у самой бровки, укрывать его от соперника корпусом.
В “ШАХТЕРЕ” ОБОШЕЛСЯ БЕЗ РЕГАЛИЙ
– Прежде чем попасть в “Динамо”, вам надлежало как следует засветиться в донецком “Шахтере”…
– С этим проблем не возникло: Олег Ошейков, тренировавший тогда донецкую команду, доверял мне как уже вполне сложившемуся левому крайнему. Он, правда, призывал иногда играть в стенку с партнерами, но мне это было не по душе. Не хотел ни с кем делить лавры форварда (смеется). Предпочитал сам идти в обыгрыш, чтобы убежать от защитника и сделать прострел в центр. Или – неожиданно выйти на передачу партнера с противоположного фланга. Крайние форварды, между прочим, не только служили подносчиками снарядов, но и сами немало забивали.
– Как вам игралось в Донецке?
– В целом – нормально. Работа с Ошенковым была отличной школой. Единственное, с чем мне в Донецке не повезло, так это опять же с регалиями. Когда “Шахтер” взял в 1962-м второй Кубок подряд, я в финале не участвовал. А через год, когда играл, уступили мы в решающем матче “Спартаку”.
– Переход в киевское “Динамо” был знаком судьбы?
– Вовсе нет. Не могу сказать, будто я туда сильно рвался. Задача стояла другая, более житейская, что ли: отбиться от навязчивого внимания ЦСКА с его почти монопольным правом на любого сколько-нибудь заметного футболиста призывного возраста. Впрочем, “Динамо” в этом смысле тоже было не лыком шито. Вот и пришлось из двух зол выбирать, какое поменьше (смеется).
– Когда-то, объясняя свой переход в “Динамо”, вы пошутили: дескать, поле в Киеве оказалось на несколько метров длиннее, чем в Донецке, было где разбежаться крайнему форварду… А если серьезно?
– Если серьезно, то я быстро понял, что о переходе жалеть не придется. Потому что попал к Виктору Маслову – великому тренеру, который взялся за создание команды-звезды, суперклуба, как сказали бы сегодня.
НЕ РАМСЕЙ, А МАСЛОВ!
– В чем заключалось величие Маслова-тренера?
– Он совершил революцию в нашем футболе, когда создал свою систему игры. Почему-то до сих пор принято считать, будто расстановку игроков по схеме 4-4-2 придумал Альф Рамсей, приведший англичан к победе на чемпионате мира 1966 года. Но это заблуждение! Играть с двумя форвардами и четырьмя полузащитниками “Динамо” начало на год раньше, чем англичане. С подачи Виктора Александровича Маслова, или проще – Деда.
– Болезненной получилась ломка, которую затеял тогда Маслов в “Динамо”?
– А то нет! Представьте, если совсем еще не старый по футбольным меркам Рыжий – он же Лобановский, любимец киевской публики – очутился в дубле. Как выяснилось, не вписывался он в игровые затеи Деда.
– Получается, это вы вытолкали из основного состава своего кумира – Лобановского?
– Никого я не выталкивал. Пришел уже на свободное место. Сначала мы действовали впереди на пару с Базилеви-чем, но уже в следующем сезоне моим партнером стал Бышовец. Позже появился Пузач, и ударная динамовская связка стала варьироваться. Три года подряд, между прочим, мы ходили в чемпионах страны, а в 1966-м даже сделали дубль.
ВЫМЕРЛИ, КАК МАМОНТЫ
– В чем суть новаторства Маслова?
– Ключевой смысл тактической схемы 4-4-2 состоял в том, чтобы наилучшим образом сбалансировать оборону и атаку. Ни старомодное дубль-вэ, ни бразильская расстановка игроков 4-2-4 этого равновесия не обеспечивали. Разве что сами бразильцы могли себе позволить роскошь играть с двумя полузащитниками, да и то недолго. Пока итальянцы не придумали свое “катеначчо” с пятым, задним, защитником, едва не похоронившим футбол как зрелище. Маслов же добивался, чтобы команда и атаковала, и оборонялась максимально возможным числом игроков. Двух выдвинутых вперед форвардов активно поддерживала четверка хавбеков, которые при необходимости выполняли защитные функции. Именно в те годы, как мне представляется, родилась и быстро стала хрестоматийной поговорка о том, что средняя линия определяет лицо и мощь любой команды. Мы же, нападающие, действовали без оглядки на тылы. Маслов называл нас “бомбистами”, которые все 90 минут должны без устали долбить оборону соперников по всему фронту. Получил мяч – и вперед, в обыгрыш!
– Простите, но тогда вы уже переставали быть фланговым форвардом в классическом понимании этого амплуа!
– Да, волею судьбы и нашего Деда я оказался у самых истоков метаморфозы, в результате которой эта специальность приказала долго жить. Меня можно заподозрить в ностальгических настроениях – не собираюсь этого отрицать. Но вот вам факт, от которого не отмахнешься: с исчезновением крайних нападающих стало меньше и классных крайних защитников. Это совсем как в природе: на то, говорят, и щука в пруду, чтобы карась не дремал. Быстрым и техничным крайкам могли противостоять только защитники примерно такого же уровня подготовки. Такие, например, как итальянцы Бургнич и Факетти, бразилец Джалма Сантос, наши Щегольков, Островский… А раз не стало острых крайних форвардов, неизбежно началась деградация противостоявших им игроков обороны. В изменившемся футбольном климате фланговые нападающие вымерли, словно мамонты.
ПАС СТРЕЛЬЦОВУ
– Осмелюсь вам напомнить, Виталий Григорьевич, что климат изменился в сторону универсализации футбола, о которой в нашей стране, между прочим, первым заговорил Лобановский…
– Небольшая, но существенная, на мой взгляд, поправка: Лобановский предпочитал толковать о “разумной универсализации”. Только где ее пределы – вот в чем вопрос? Когда я слышу, что в команде такой-то объявился чудо-футболист, способный сыграть на любой позиции, кроме разве что вратарской, – извините, не верю. То есть верю, что его в зависимости от тренерской фантазии могут поставить на любое место, но какой от этого будет прок? В футболе, как в жизни: полезно иметь представление обо всем понемножку, однако в чем-то одном надо знать по возможности все. Повальная же универсализация подчас ведет к нивелировке игроков, множит число посредственностей на поле. У нас даже в высшей лиге есть команды, на матчи которых пускают бесплатно, но трибуны все равно пустуют. А на кого смотреть? На так называемых линейных игроков, которые с неизменной гримасой усталости на лицах стараются утюжить всю бровку, а выглядят подчас пародией и на защитника, и на крайнего нападающего одновременно?..
– Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник?…
– Вот именно. В 1968 году случился забавный эпизод “в тему”, который сохранился в памяти. Играем в Москве с “Торпедо”. На табло – нули, у меня впереди ничего не клеится. Ну, думаю, надо заработать хоть немного вистов в обороне. Вернулся назад, возомнил себя защитником – и решил отыграть мяч вратарю, чего раньше никогда в жизни не делал. В результате получился шикарный пас…на выход Стрельцову. Эдик своей бутсой 47-го размера на радостях та-а-а-к приложился к мячу, что стало страшно за жизнь Рудакова. К счастью, все обошлось, наш великий вратарь сумел отразить этот мяч, а я… быстренько побежал вперед, чтобы “затеряться в толпе” и не слышать Женькиных проклятий. Больше к своим воротам не приближался и на пушечный выстрел.
МИМО АНГЛИИ ПРОЕХАЛ, НО В МЕКСИКУ ПОПАЛ
– Вы очень кстати снова вернулись в прошлое. Хочу спросить: почему Хмельницкий не поехал на чемпионат мира в Англию в 1966 году, имея как будто бы достаточно прочное место в сборной СССР?
– Отцепили меня где-то за месяц до начала чемпионата. Честно говоря, даже сейчас, по прошествии почти сорока лет, достоверно не могу объяснить причину. Возможно, Николая Морозова, который тогда работал со сборной, смутило то обстоятельство, что за несколько месяцев, предшествовавших турниру в Англии, меня трижды удаляли с поля. Сам первым никогда не грубил, но и провокаций не прощал: давал обидчику, как теперь модно выражаться, симметричный ответ. Но, скорее всего, я не устроил главного тренера сборной СССР по сугубо футбольной причине: играл слишком индивидуально, “не замечая партнеров”, в чем меня подчас упрекали. Морозову больше подошел Поркуян, хотя постоянного места в основном составе киевского “Динамо” он не имел. Валера в Англии отличился, забил четыре мяча, но в клубе так и остался на вспомогательных ролях, поскольку Пузач, с точки зрения Маслова, был все-таки более интересным форвардом.
– На ваш взгляд, какая из двух сборных СССР – 1966 или 1970 гг. – была сильнее?
– Если судить по достигнутому результату, то четвертое место на чемпионате мира в Англии, за которое полагались бронзовые медали, делает для нашей футбольной истории сборную-66 привлекательнее сборной-70. Однако и в Мексике, где мне уже довелось выходить на поле, мы вполне были готовы как минимум повторить достижение четырехлетней давности. Если бы не тот драматический эпизод из четвертьфинального матча с Уругваем, когда в добавочное время при счете 0:0 судья не заметил, что мяч уже выкатился за лицевую линию… Невольная остановка наших защитников, выключившихся из игры, через пару секунд превратилась в столбняк – как в знаменитой сцене из “Ревизора”. Потому что Кубилья вернул мяч в поле, сделал прострел вдоль ворот – и Эсперрага легко поразил ворота Кавазашвили. Не случись этого недоразумения, то хотя бы до жребия, в случае удачи выводившего нас в полуфинале на бразильцев, мы дотянули бы. Предусмотрительный Гавриил Дмитриевич Качалин, руководивший игрой нашей сборной, на этот случай Поркуяна в запас записал – у того была слава самого фартового человека в команде. Но, увы, везучесть Поркуяна осталась тогда невостребованной.
ПРОФИЛЬ ПОПРАВЛЯЛ ХИРУРГ
– Едва ли не каждому бомбардиру тех лет был присущ собственный “солевой” почерк. Коронным номером Хмельницкого считался удар головой по низко летящему мячу – в прыжке рыбкой. Специально разучивали этот трюк?
– Его мне еще в “Шахтере” тренер Иван Павлович Бобошко показал, который сам в 1950-е годы был прекрасным крайним форвардом. Это очень эффективный прием, поскольку, как правило, застает врасплох защитников и вратаря. Но и довольно рискованный: хирурги дважды поправляли мой профиль после того, как я натыкался носом на чужие бутсы.
– Прощальный матч Льва Яшина в мае 1971 года хорошо помните?
– Еще бы не помнить! Я же тогда в Лужниках в начале игры счет открыл: ударил головой по мячу практически сидя на газоне, чего вратарь сборной мира Мазуркевич никак не ожидал. Потом Сабо забил еще гол, и мы вели к перерыву – 2:0. Однако после антракта звезды освоились, разозлились и, ведомые Бобби Чарльтоном, свели дело к ничьей -2:2.
– Может, дело вовсе не в звездах, а так по сценарию было задумано?
– О чем вы?! С этими людьми договориться было невозможно. Да и не принято. Разумеется, и мы, и они сознательно старались чересчур жестко, в кость, не играть. Только ведь в пылу борьбы эмоции иногда превалируют над здравым смыслом. И когда Хурцилава в одном эпизоде так прихватил Герда Мюллера, что порвал немцу гетры, организаторов матча, говорят, едва дурняк не прошиб: звезды-то приехали незастрахованными. К счастью, все обошлось.
– А в союзных чемпионатах в договорных матчах участвовать доводилось? Колитесь, Виталий Григорьевич – чего уж теперь-то, за давностью лет скрывать…
– Доводилось, если считать договорными матчи на финише сезона, когда нас очки уже не волновали, а соперникам, наоборот, нужны были позарез. В 1971 году, помню, приехали мы в Тбилиси в ранге чемпионов, а им, чтобы за бронзу зацепиться, была необходима победа. Качалин, тренировавший тогда грузинскую команду, пришел к нам накануне матча и предупредил: “Если вы посмеете продать игру, я вас, дьяволов, собственными руками уничтожу”. Представляете, тренер команды, которой нужны очки как воздух, – и говорит такое! Вот это уровень нравственности! Не нужна ему была медаль даже с маленьким пятнышком ржавчины.
НИЧЬЯ С “КРЕСТЬЯНАМИ”
– А вы что? Тоже оказались на высоте, прислушались к Качалину?
– Увы, нет. Только не подумайте, что дело заключалось в деньгах – они были скорее символическими: по 100 рублей на брата или чуть больше, уже не помню. Гораздо весомее были симпатии, которые мы питали к тбилисцам, и этим оправдывали свое моральное “падение”. Но если такой вот искренней расположенности к сопернику не было, то и разговор получался совсем иным.
– Ну, например?
– Например, в том же 1971 году приезжаем в Ташкент, который стоит на грани вылета из высшей лиги (что в итоге и произошло), и узнаем, что нам предлагают сыграть вничью. Жара в столице Узбекистана – 45 градусов в тени, и мы с Пузачем первыми поднимаем руки “за”, поскольку в противном случае бегать-то нам с ним больше всех придется. Однако поддержки у ребят не находим. И наш капитан Вадик Соснихин, по прозвищу Директор, подводит черту под короткой дискуссией: “С этими крестьянами договариваться о ничьей? Да ни за какие деньги!”
Тогда “крестьяне”, разобидевшись на нас, делают ответный ход: переносят матч с 19 часов на 16. Что это было за пекло, я не могу передать словами. Даже привычному вроде бы к ташкентской жаре Абдураимову так плохо стало, что обнял он штангу наших ворот, и, простите за подробность, вывернуло тут же. Шнур, в смысле Женька Рудаков, пытается Абдураимова отогнать подальше – ему, Женьке, здесь постоянно находиться, но пахтакоровец вцепился в штангу и упирается, как пьяный, нашедший желанную точку опоры.
– Сыграли-то как?
– К тому и веду: помучились мы вместе с “Пахтакором” полтора часа на дикой жаре, а все кончилось тем, с чего начиналось, – 0:0. Вот и не соглашайся после этого на ничью. Себе дороже выйдет.
ШИФРОВКА В ЦЕНТР
– Маслов – Дед, Лобановский – Рыжий, Соснихин – Директор, Рудаков – Шнур… А у Хмельницкого был футбольный псевдоним?
– В Киеве – нет. Ну, Хмель – разве можно это считать серьезной кличкой? А вот в Донецке у меня было необычное прозвище – Чайка.
– Это потому что вы прилетели в “Шахтер” с азовского побережья?
– Вовсе нет. Здесь другая история. Ехали в 1962-м поездом в Москву на финал Кубка страны. Лежу в купе на верхней полке, слышу, ребята внизу кроссворд разгадывают. “Морская птица из 9 букв?” Подразумевался, видимо, альбатрос, ну а я возьми и сходу ляпни первое, что на ум пришло: чайка. А поскольку я заикаюсь, то в моем исполнении как раз 9 букв в этом слове и получилось: “Ч-ч-ч-ч-чайка”. Так и прилипло на все время, пока оставался в “Шахтере”: Чайка, Чайка…
– Говорят, большего хохмача, нежели Хмельницкий, в киевском “Динамо” не было и нет. Кого-нибудь подначить, разыграть – любимый ваш конек. А, допустим, Маслова вы могли себе позволить разыграть?
– Почему нет? У Деда с чувством юмора все было в порядке. И если он вдруг обнаруживал на базе у себя под простыней ужа (к слову сказать, подброшенного кем угодно -все равно подозрения падали исключительно на Хмеля) -никаких оргвыводов не следовало. Или когда мы с Витей Банниковым вывешивали на видном месте черное полотнище с черепом, костями и надписью: “Анархия – мать порядка! Долой тренеров! Да здравствует власть форвардов и вратарей!” – наш Дед хохотал до слез вместе со всеми. Да он и сам мог разыграть кого угодно.
– Расскажите…
– Помню, приехали мы на товарищеские матчи в Египет. С нами, естественно, офицер госбезопасности в ранге заместителя руководителя делегации или что-то в этом роде. И такой занудой он оказался – под каждой кроватью шпиона видел. Маслов однажды бреется в гостиничном номере, наш чекист подходит к окну, под которым расположилось кафе на открытом воздухе, и говорит: “Не нравятся мне, Виктор Александрович, вон те двое, что сидят за крайним столиком. По-моему, они нас пасут”. Маслов делает озабоченное лицо, что обеспечивает ему еще большую доверительность собеседника, который продолжает: “Значит, делаем так. Я сейчас выйду из отеля и перейду речку по мосту, а вы, Виктор Александрович, проследите, как те двое на это отреагируют”. Ушел. И через десять минут – Маслов как раз успел закончить бритье, так ни разу к окну и не приблизившись, – вернулся: “Ну что?”. “Похоже, вы правы, – отвечает серьезно Дед. – Замечено: как только вы начали свой переход через мостик, оба субъекта дружно поднялись. Один, надо полагать старший, вставил вилку в задницу второму и что-то начал передавать. Наверное, шифровку в Центр…”
– Ой, заливаете, Виталий Григорьевич…
– (Смеется). Обидеть недоверием рассказчика, конечно, может каждый…
Источник: Динамо Киев от Шурика